Баронство Комес - Страница 96

Как переживал Хуго! Получить долгожданное епископство и тут же его лишиться! Как только шествие войдет в замок, Комес, как самостоятельное владение, перестанет существовать. У меня нет наследников и баронство автоматически отойдет Хрому. Быть епископом без владения — нельзя, и епископского благословения лишить нельзя. Невозможно стать простым служителем после епископства. Дорога одна — в монастырь. А неохота! Обратного пути оттуда не будет. Лучше подставиться под удар шествия, не дай Спаситель! Поэтому он с готовностью вцепился за такую ненадежную ниточку и с удовольствием отдал мне один из своих балахонов.

— Да пребудет с вами благодать спасителя, господин барон! Я буду молиться за вас! Нет, эта какая-то чудовищная ошибка! — снова затянул он надоевшую мне волынку. Я и не стал слушать.

Из-за поворота показалось шествие. В сумерках отдельные фигуры в колонне не различались, за исключением Аскета, так я стал называть главного служителя. В предутренней полутьме он выделялся лихорадочным блеском глаз. Казалось, они светятся изнутри. А может, не казалось. От ритмичного топота ног тряслась земля, в ушах звенела песня о славе Спасителя, о каре еретикам и т. д. Она звучала торжественно и протяженно на одной ноте, очень нудно и громко. Долго послушаешь — действительно отупеешь.

Я опустился на одно колено и запел басом, подражая православным клирикам:

— Славному Спасителю по-мо-о-лим-ся-я!

Наскоро сляпанное заклинание усиления на основе воздуха сработало более, чем идеально. Я чуть не оглох от низкого громового рыка. Стало не по себе от обилия инфразвуковых обертонов. Так и было задумано. Голуба неплохо разобралась с волнами, резонансами, потоками, давлением и с прочей физикой.

По толпе прошло колыхание от "ударной волны" и шествие замедлило шаг. Губы Аскета перестали шевелиться, а песня звучала все медленней и тише.

— Славному Спасителю по-мо-о-лим-ся-я!

Колонна остановилась метрах в десяти от меня. Взгляд Аскета по-прежнему светился и по-прежнему выражал те же самые чувства крайнего фанатизма. Нет, пожалуй, добавилось немного удивления.

— Присоединяйся к нам, брат, — произнес он мелодичным тенором, резко контрастирующим с "истощенной" внешностью.

Одновременно со словами от ауры Аскета отделился фиолетовый "щуп" из того же плетения, что и над всеми и бессильно стек с моей защиты. Этого никто кроме меня не заметил.

Глаза главного служителя расширились:

— Ты!? — выкрикнул он истерично — злобно.

Вместо ответа я запел молитву:

Славься Спаситель в садах священных

Вспомни о нас — почитателях верных

Не дай совершить безумье воителям

На радость еретикам, на горе служителям

И так далее и тому подобное. Текст составляли мы с Лионой. Хуго тоже пытался помогать, когда переставал твердить о чудовищной ошибке.

На службах использовались в основном канонические тексты, но допускались и собственные, посвященные конкретному случаю или ситуации, причем не обязательно в стихах. Этим мы и воспользовались. Такие кривые рифмы понадобились исключительно для удобства пения.

Громкое басовое звучание с нижайшими обертонами производило непередаваемое впечатление: народ стоял не шелохнувшись, а некоторые служки рефлекторно упали на колени. Аскет же с большинством служителей продолжали стоять, но и у них волосы встали дыбом.

Закончил молитву традиционно:

— Да пребудет с нами благодать спасителя! — и поднял вверх руку. Чуть не добавил "аминь".

Неожиданно для меня самого с ладони сорвался тусклый белый сгусток и, превратившись в тонкую пелену, растянулся и накрыл всех… "Старая" благодать растворилась в новой. А фиолетовое плетение распалось на нити и быстро развеялось. Такого я не предполагал даже в самых смелых вариантах.

По толпе пробежал стон и люди попадали. Служители продолжали стоять еще несколько мгновений, но потом, по одному, медленно опустились на колени. Пример подал Аскет: он рухнул первым. Упал и пополз ко мне постоянно подвывая:

— Прости недостойного! Я знал, знал, я чувствовал! Нет мне прощения! Накажи меня, отправь недостойного к демонам, святой Егориус! — он подполз, взял грязную полу моего балахона и начал исступленно её целовать.

Я растерялся. Нет, растерялся — слишком мягко: потерял дар речи, был в шоке, оху… и т. д.

— Я чувствовал, что это ты, но гнал от себя истину! Я недостоин больше служить Спасителю! Святой Егориус, покарай меня от Его имени! — продолжал Аскет на одной ноте.

— Братья! — опомнился, наконец, я и заговорил снова через "мегафон", — вас жестоко обманули! Идите, покарайте истинных еретиков, посмевших оговорить меня! Я прощаю вас! Встань! — обратился к Аскету, — Веди истинно верующих к тому, кто оклеветал меня! Во имя Спасителя!

Глаза Аскета снова засверкали фанатичным блеском:

— Исполню, брат Егориус! Я знал, что ты добр к истинно верующим!

— Стой! Дай людям отдохнуть пред новой благодатью! Хлудовцы! Останьтесь дома, вы мне понадобитесь! Проследишь, — бросил Аскету, — а меня ждут дела во благо Его! Прощайте и не ищите меня больше, я сам вас найду, если станет нужно! Да пребудет с вами благодать Спасителя! — с этими словами я вскочил на коня и сорвался с места в карьер.

В голове вертелись сумасшедшие мысли одна невероятнее другой. Я скакал на автомате, не замечая ничего вокруг. А справа от меня из-за близкого горного горизонта показалось огромное красное солнце. Самым верхним краешком. Рассвет.

На главной улице посада я резко остановился, вздыбив коня. Улица была пуста, но за окнами виднелось множество прильнувших к ним аур.